Дональд Гамильтон - Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным]

Бет сейчас была очень хороша: совсем юная и какая-то невинная, несмотря на свой наряд с Пятой авеню. Я почувствовал, что больше не злюсь на нее, и она как будто забыла о том инциденте. Глядя на Бет, я подумал, как хорошо, что у меня хватило ума жениться на ней, но тут же ощутил знакомое чувство вины. Это чувство, как я уже говорил, не было для меня новым, но сейчас ощущалось острее. Мне вообще не следовало жениться.

Тина с улыбкой повернулась ко мне.

— Я только что интересовалась у вашей жены, мистер Хелм, в чем именно вы являетесь знаменитостью?

Бет рассмеялась.

— Только не спрашивайте, под каким именем он пишет, миссис Лорис, а то с ним не сладить до конца вечера.

Тина с той же улыбкой не сводила с меня глаз.

— Значит, во время войны вы служили в отряде связи с прессой? Наверное, было интересно. Но не очень ли рискованно временами? — Ее глаза открыто смеялись надо мной.

Я сказал:

— Те старые джипы, в которых мы разъезжали, были для нас опаснее, чем действия врага, миссис Лорис. Когда я вижу такой экземпляр на улице, я сразу начинаю дрожать. Последствия войны — нервное перенапряжение. Слышали о таком заболевании?

— А после войны вы начали писать?

Она продолжала смеяться надо мной. Перед заданием ей, конечно, вручили мое полное досье, и она, возможно, знала обо мне больше, чем я сам. Но ей доставляло удовольствие вынуждать меня декламировать мою «легенду» перед женой.

Я ответил:

— Не совсем так. До службы в армии я работал в газете и там интересовался историей нашего Юго-Запада. После всего, что я видел на войне, хотя и не участвовал в сражениях… В общем, я решил, что люди, воевавшие с грязью, дождем и нацистами, не должны отличаться от тех, кто дрался с пылью, ветрами и апачами. Вернувшись к работе в газете, я в свободное время стал сочинять. У Бет была своя работа. Через пару лет мои книги начали покупать. Только и всего.

Тина засмеялась.

— Думаю, мистер Хелм, вам очень повезло, что у вас такая любящая и понимающая жена, — Она улыбнулась Бет. — Не каждый начинающий автор имеет это преимущество.

Затасканный мотив «за-каждым-мужчиной-стоит-женщина» мне доводилось слышать не раз, и Бет, отвечая стандартной скромной репликой, подмигнула мне. Но сегодня это не показалось мне смешным. В голосе и повадке Тины чувствовалась снисходительная надменность, очень хорошо мне знакомая: она была ястребом среди цыплят, волком среди овец.

Я ощутил движение за спиной. Появился Лорис со своей большой шляпой и Тининым палантином.

— Прошу прощения, что помешал беседе, — объявил он, — но нас ждет обед у знакомых на другом конце города. Идем, дорогая?

— Сейчас, — сказала Тина, — Только попрощаюсь с Дарреллами.

— Побыстрее, — заметил он, — Мы опаздываем.

Он явно хотел сказать ей, что им предстоит спешное дело, и она поняла, но тем не менее задержалась на пару минут, поправляя свои меха и озаряя нас улыбкой как женщина, которая не позволит торопить себя нетерпеливому мужу. Наконец они ушли, и Бет коснулась моей руки.

— Эта женщина мне не нравится, — объявила она, — Но как не вздохнуть при виде такой норки?

— Последний раз, когда мы были при деньгах, я предлагал тебе купить норку, — заметил я, — но ты предпочла истратить деньги на новую машину.

— И он мне тоже не нравится, — продолжала Бет, — По-моему, он терпеть не может детей и любит обрывать мухам крылья.

Моя жена, несмотря на свой юный и наивный вид, иной раз может соображать не хуже всякого другого. Пока мы двигались по дому мимо гостей, твердо намеренных поддерживать компанию, не обращая внимания на время и тех, кто решил, что пора домой, я размышлял о том, что могло заставить Тину и ее партнера сбежать так поспешно. Что ж, это была не моя проблема, и я надеялся, что так будет и дальше.

Френ Даррелл расцеловалась со мной на пороге дома. Эмос поцеловал Бет, которая с трудом переносила этот древний испанский обычай. Едва она успела подрасти и избавиться от неприятной обязанности сносить поцелуи своих тетушек и бабушек из Новой Англии и приобрела право на некоторый выбор в этом вопросе, как вышла за меня замуж и, к своему ужасу, обнаружила, что здесь, в Нью-Мексико, поцелуи со всеми гостями входят в круг светских обязанностей.

Эмос, надо отдать ему справедливость, был в этом отношении одним из наименее навязчивых лиц мужского пола среди наших знакомых, так как довольствовался символическим чмоканьем в щечку. Думаю, он вообще делал это, только уступая местным обычаям, и то лишь потому, что Френ уверила его, будто отказом он заденет чувства некоторых из его друзей. Во всех вопросах этикета Эмос следовал указаниям Френ, так как для него лично все это не имело никакого значения.

Он смотрел перед собой рассеянно, искушающе, ожидая, пока дамы закончат свою болтовню. Стоя рядом с ним, я вдруг осознал, что с нетерпением жду, когда он уберется с порога под защиту стен дома. Ученый его калибра должен соображать, что не следует торчать на освещенном крыльце — среди окружающих дом кедров мог спрятаться батальон снайперов. Мелодраматическая мысль. Но появление Тины и Лориса подтолкнуло мои мысли в этом направлении. Люди Мака, конечно, не угрожали Эмосу, но их присутствие предполагало неприятности, и никто из нас не был гарантирован, что часть их не достанется на его (или ее) долю.

— Очень мило, что вы пришли, — сказал Френ. — Мне бы так хотелось, чтобы вы, Мэтт, не спешили уехать. Но я желаю вам удачного путешествия.

— И вам тоже, — ответила Бет.

— О, но мы еще увидимся перед нашим отъездом.

— На случай, если не удастся встретиться, пожелаем вам хорошо провести время, — сказала Бет, — Я просто умираю от зависти. Спокойной ночи.

Наконец-то Дарреллы скрылись за дверями. Не нарушая царившей вокруг тишины, мы молча направились к большому лимузину Бет, который сверкал в полумраке лаком — около четырех тысяч долларов блеска.

Я спросил:

— Куда они едут?

— Как куда? В Вашингтон, — ответила Бет, — Я думала, ты знаешь.

Я возразил:

— Но, черт возьми, Эмос всего два месяца назад там был.

— Знаю. Но в лаборатории у них произошло что-то важное, и он едет со специальным докладом. И берет с собой Френ. А после визита к ее родным в Вирджинии они хотят перед возвращением развлечься в Нью-Йорке.

В голосе Бет звучала зависть. С ее точки зрения, подлинная цивилизация заканчивалась где-то к востоку от Миссисипи. Ей всегда нравился Нью-Йорк, хотя я сам, находясь там, испытываю чувство клаустрофобии, так как предпочитаю города, из которых при необходимости можно выбраться быстро и без проблем.

— Что ж, — сказал я, — если дела пойдут удачно, мы нагрянем в Нью-Йорк этой зимой. А сейчас надо решить, где нам лучше пообедать. Если не очень спешить, может быть, удастся приехать домой, когда миссис Гарсиа уже уложит детей спать.

Мы решили отправиться в «Ла-Пласида» — известное заведение на узкой, пыльной, продуваемой ветрами улице, называемой иногда «Улочкой художников», впрочем, только людьми, мало понимающими в живописи. Пообедав, мы снова уселись в сверкающий двадцатифутовый лимузин моей жены. Если бы Бет вышла замуж за нью-йоркского банкира и поселилась в особняке в пригороде родного ей Коннектикута, то, я уверен, она с энтузиазмом уселась бы за руль обычного «фольксвагена». Это был бы ее протест против конформизма. В Санта-Фе, где никто не знал, что такое конформизм, ей, бывшей замужем за чудаком-писателем, для душевного баланса требовался «бьюик», не меньше. Бет бросила на меня быстрый взгляд, когда я проехал мимо поворота на нашу улицу.

— Дадим им время заснуть, — сказал я, — Ты когда-нибудь заправляешь горючим этот автобус?

— Хватит еще надолго, — ответила Бет, сонливо прислоняясь к моему плечу, — Куда мы поедем?

Я пожал плечами. У меня не было ответа на этот вопрос.

Я только знал, что не хочу возвращаться домой. Перед моими глазами все еще маячила рука Тины в черной перчатке, изящным движением посылающая мне сигнал быть наготове. От меня, конечно, ожидали, что, вернувшись домой, я так или иначе дам возможность встретиться со мной: пойду погулять в поисках кота или в порыве вдохновения помчусь в студию, чтобы сочинить страницу-другую. Предполагалось, что я придумаю, как мне оказаться в одиночестве, создав возможность для тайной встречи. Но я не хотел оставаться один, не хотел никакой встречи.

Пользуясь тем, что вечерами машин почти нет, я быстро проехал через город и, оказавшись за городской чертой, пустил фыркающую, сверкающую хромом зверюгу Бет вдоль длинной гряды холмов по дороге, ведущей к Таосу в шестидесяти милях отсюда. Мне казалось, что я сниму с себя нервное напряжение, выпустив все эти лошадиные силы. Но все, чего я добился, — это вспомнил большой черный «мерседес», украденный нами возле города Ловенштадт, на задании, последовавшем вслед за тем, на котором я встретил Тину. «Мерседес» с шестицилиндровой адской машиной под капотом, четырехколесной передачей, послушной, как ягненок, и подвеской, упругой и одновременно жесткой, словно тигр перед прыжком. Когда я случайно бросил взгляд на спидометр — на той грязной дороге — стрелка подрагивала на ста восьмидесяти километрах в час, а мне казалось, что я только балуюсь с рулем. Я чуть не умер от страха, но именно тогда я заработал кличку лихач, и мне без всяких споров предоставили вести машину, хотя во всем остальном наша компания примадонн мужского пола готова была оспорить любое мое решение. Позже я никогда не встречался ни с кем из них. Некоторые меня терпеть не могли, да я и сам не был от кое-кого в восторге, но мы сумели посадить снайпера в засаду и в нужное время осуществить «контакт», так что, наверное, составляли неплохую команду. Мак не склонен был держать нас подолгу вместе: одно-два задания, и он перетасовывал группу, время от времени посылая кого-нибудь действовать в одиночку. Дело в том, что люди, даже такие, как мы, могут почувствовать привязанность друг к другу, если достаточно долго работают вместе. Но нельзя подвергнуть риску боевую операцию только потому, что какой-либо сентиментальный слюнтяй, несмотря на твердый приказ, хорошо ему известный, откажется бросить другого такого же слюнтяя, который имел глупость попасть под пулю или сломать ногу.